Тем временем голосование за лучший пост недели подошло к концу.
Выбор был, несомненно, сложен, но мы все же смогли выявить лидера прошедшей недели.
Победителем конкурса "пост недели" стал Robert Pucey

has it all gone to waste?
Будни пьянили. В то время как выходные с пустующим Хогвартсом истощали и вытягивали все жизненные силы, оставляя Пьюси наедине с его злобной депрессией, будни были наполнены людьми - публикой для его плясок на собственном прошлом, пьюси-младшекурснике. Это был бунт «против». Соглашаться и голосовать «за» сейчас он не умеет и будет этому учиться еще долгое время и не с теми, кем он сейчас себя окружает с каким-то диким остервенением. Сейчас он протестует – в первую очередь против себя, и уже затем против системы образования, еды в столовой, узких коридоров, надоедливых портретов, бесполезных уроков, устаревших книг, жестких подушек, в общем, всего, за что цеплялся его взгляд.

Школа – пчелиный улей.

Это был его собственный красный май. Он преломлял свет преподавательской снисходительности через призму собственной агрессивной вульгарности. Выступить с целью выступления, обратить на себя внимание и высказать непокорность - более того, жестокую, желчную ненависть практически ко всему, что его окружает. Громко, громко, громко, выкручивая волюме до конца, используя стулья и столы как выступы и баррикады, выражая себя через рисунки на стенах и ритуальные костры из учебников и тетрадей, причем чаще всего не своих. В дополнение к этому - эта его неизменная похотливая ухмылочка, алчная и отталкивающая, с которой он косит под первосортного маньяка. Ультранасилие! Бичом служит его змеиный язык, которым он, как никто другой, умеет одурманить и убить. Пьюси не пропускает ни одного взгляда: смотреть на него даже искоса приравнивается к провокации и становится просто опасным, потому что Пьюси-агрессор, Пьюси-параноик в каждом взгляде видит призыв к действию.

Школа – разносчик вируса.

Он не пропускает и ни одной юбки; не может отказать себе в удовольствии разглядывать фигуры старшекурсниц, еще более падких на его обходительно-пошлые, без меры вежливо-вульгарные комментарии и темный взгляд. В его глазах сквозит неприкрытая ненависть, но девушки шестнадцати-семнадцати лет наиболее восприимчивы к гниющей черноте за зрачками и авантюрному духу криминалитета.

Уже на завтраке вся школа знает обо всем.

Первая перемена. Пьюси скользит пальцами по кружеву чулок и вжимает девушку в стену. Она старше него на год или два, и это ему нравится. Совершенство тел и грации, сконцентрированное во вздернутых от возбуждения сосках и марракотовой бездне под юбкой. Телесное, ощутимое наслаждение, оргазм эстетический, он учится получать удовольствие, оно заполняет и гудит внизу воем несущихся протуберанцев, он здесь, он должен чувствовать всем телом, что он здесь.

В школе невозможно что-либо скрыть.

Вторая перемена. Вжимают в стену уже его, а он пытается вспомнить, когда и где научился так сладко стонать. Ему начисто сносит крышу от звуков и запахов, от вида через плечо и сколотого края раковины в туалете, за который невозможно зацепиться; он еще не привык к тому, что он сам может быть инициатором чего-то подобного и действительно получать наслаждение от происходящего, он не знает, насколько быстро все эти вкусы станут горчить на языке, но сейчас он упивается этими отчаянными, пожирающими поцелуями, вжимается в горячее тело какого-то гриффиндорца, чьего имени он даже не знает – вот эта свобода. Ты свободен? Ты чувствуешь, что свободен? Ты? Тебе нравится?

Любая новость распространяется моментально.

Третья перемена. Черт возьми, да. Да. Нравится.

Пьюси кидается из крайности в крайность. Человек-ртуть. Бросает в западную часть замка, а из нее прямо в кабинет директора.

Четвертая перемена. Руки в карманах, глаза скошены к Рут. Он притих, явно не к добру.
Масляная улыбка растекается по лицу. Верхняя губа слабо приподнимается, уголок губы дергается – но нет, ни одно слово не вырывается из его тела. Пьюси закидывает голову и демонстративно зевает – как волк, до хруста в челюсти. Поганая ухмылка и этот его оценивающий все и всех взгляд, с которыми он, замерев, провожает преподавательскую спину, не пропадают, когда директор и декан вновь обращаются к ним двоим.

Оттуда они идут вместе. Роберт показательно громко смеется и цепляется языком с каждым, кто хочет поговорить об их «проступке». На похлопывания по плечу отзывается натянутым оскалом; ему нравится, что вся школа знает о том, что было сделано, и отныне знает, кем. Он ухмыляется Рут. Подойдя к кабинету, со всей этой чистокровной цирковой грацией пропускает даму вперед.

В кабинете Прорицаний ничего не изменилось с момента, когда они его покинули. Даже чашки по-прежнему стояли в луже кофе на подоконнике, с которого к полу шли четкие линии, соединяющие с лужей побольше на полу.

Сдвинутые, перевернутые парты, раскинутые стулья.

Весь пол в какой-то дряни, даже если бы помнил – не сказал бы, в чем. Различимы осколки хрустальных шаров, черная пыль жженых постулатов и шарлатанских книг, покалеченные книги и выдранные страницы.

Исписанное их руками небо. Вон с краю его рисунок кита. Пьюси любит китов.

Под разрисованным небом – такое противоречивое и философское, вся глубина мысли, весь талант пророка, перед глазами которого мир и время, выложенное внутренностями птиц и животных огромное и повергнувшее в шок всех преподавателей: «everyone will die, isn't it obvious?»*, растекающееся слизью, кровью и уже начинающее гнить.

Он обнимает Рут за плечи и театрально вздыхает.

- Мы с тобой – не признанные эпохой гении, вот что. Когда-нибудь, через много лет, о нас будут вспоминать, я тебе обещаю.

Автором цитаты недели оказался Aedán Lonergan
Преподавательские алковозлияния не могут быть легитимны, это было бы совершенно непедагогично, непрофессионально, некрасиво и вообще гнусно, да. Гнусно - хорошее слово. Но когда в одном месте на территории школы собирается с недвусмысленными намерениями целых пять - или сколько там согласилось? - человек из педсостава, да хранит его Мерлин, - это выглядит как-то подозрительно легитимно. Для абсолютной, вызывающе скандальной официальности им не хватает директора. К счастью, директор не придёт.
Не придёт же?

Активистами стали: Reynard Zabini, Maxine Nott, Adalinda Skeeter, Fred Weasley, Lucy Weasley и Albus Potter

На сей раз избрать пост недели было нелегко, ведь простор вариантов был огромен. Но что поделать, если гора не идет к Магомету, старику приходится, поскрипывая костями, направлять свои стопы к горе. Тем ценнее победа - давайте поздравим Daniel Summerbee, ведь его пост оказался лучшим среди 24!

Однажды в Библиотеке
Ему было обидно. Вот прям сейчас было очень обидно. Она ему не верит что ли? Боится, что повторится история Болгарии, когда он помог всем спастись благодаря вони носков? Так он же использовал заклинание! Почему она не понимает? Она же должна это понимать.
- Ну Анелия... - Он почти обиженно на нее уставился, собираясь припомнить тот самый случай, чтобы убедить ее, что все будет нормально. Ну даже если заедет он ботинком по чьей-то макушке, то ничего, они справятся! Он же убежал тогда от громил, к которым упал на стол, а здесь даже договориться на родном языке можно! Он даже успел продумать аргументы, как его пьяному мозгу казалось, убедительные, но он не успел ничего сказать - Блэквудовна взяла тему в свои аккуратненькие маленькие женские ручки и стерла Дэну память о том инциденте. Теперь в его голове было только одно слово: пирог. Этот образ румяной корочки, привлекающей взгляд и не позволяющей думать ни о чем другом, эта вкусная и не оставляющая равнодушным начинка, сводящая с ума своим прекрасием. Да. О пирогах он мог думать и говорить так же долго, как и о носках. А уж о невероятных пирогах, которые готовят эльфы Хогвартса пора складывать песни. Вот, кстати, хорошая идея для их музыкальной группы - песня о пирогах. Надо будет Лоркану об этом сообщить. Срочно, пока не забыл. Отправить клич письмом. Нужна сова. Но надо ж на чем-то написать. Может отправить Лоркану носок и тот сам всё поймет? Конечно поймет! Ему ли не знать, о чем может ему сказать Дэн. Вот только и о письме, и о сове, и о Лоркане Дэн забыл так же быстро, как задумал это всё - стоило ему вновь посмотреть на свою подругу и он расплылся в широченной улыбке. Еда их всегда сближала. О еде они могли говорить часами. Эта та самая магия вкусностей, которая открывается немногим. Этим двум открылась, возложив на них ответственную миссию. Теперь они Жруны с прямоугольного стола.
- Выпьем за пироги, о рыцарь-жрун! И за нас, поедающих их! - Дэн высоко поднимает свою чашку с плескающимся в ней почти чаем, чокаясь о чашку подруги. Он уже позабыл о том, о чем ныл перед тем, как хотел снять ботинки. Саммерби вообще редко по-настоящему переживал о каких бы то ни было отношениях. Уж слишком он привык, что ему с этим ужасно не везет. Была ведь у него любовь всей жизни, как он считал, но у них ничего не сложилось, как бы Субмарина не старался. Он столько раз рисковал своей жизнью ради нее, но был в итоге отвергнут. Наверное потому и надеялся, что кто-то из братьев Кроули, у кого из них первого наладятся отношения, и поможет ему в общении с девушками, но пока у них глухо так же, как и у Дэна. Оставалось надеяться, что произойдет какой-то магический БУМ, и у них всех резко всё наладится. Но возвращаясь к их скромному вечеру, стоит сказать, что с каждой чашкой скромности у них меньше, веселья всё больше, а главное, с каждым разом очень легко находится повод для тоста. Они даже не удивлялись, почему Рози каждый раз наполняет их чайник - это выглядело больше как повод пройтись по залу мимо Эрика, в конечно итоге, и привлекая его внимание. Дэн слишком увлекся своим хохотом, чтобы суметь что-то сказать на эти события. Наблюдать за попытками Кроули было слишком весело, и Саммерби даже подумал, что было бы куда интереснее, если бы у этой парочки еще долго ничего не складывалось.
- Всегда интересно, что же предпримет Эрик на этот раз. - Дэн что, сейчас сказал это вслух? Неловко почесав макушку, хаффлпаффовец прячет нос в чашке, сводя глаза туда же, лишь бы не встречаться взглядом с Эриком. Надеюсь, он не бросит в меня ничем. Кажется, опасность миновала, и они с Анелией выпили за свое спасение. А потом его подруга произносит странный тост и Дэн даже не решается ей возразить. Или поправить ее попытку произнести это слово. Хотя, честно признаться, он сначала не понял, зачем им пить за одиночество бобров, но когда они выпили до дна и девушка потянулась его целовать, он даже и забыл, о чем хотел спросить. Бобры сейчас не так интересны. Бобры не целуются. А Анелия, как оказалось, очень даже целуется. Почувствовав ее мягкие губы на своих, Дэниел думает о том, что зря они не делали этого раньше - это ведь так приятно. Ему совершенно не хочется отстраняться от нее, наверное, сейчас бы он даже не услышал, как Чарли поставил бы на стол тарелку с чем-нибудь прекрасным, а ведь обычно он реагирует моментально. Саммерби сначала отвечает на поцелуй робко, осторожно, будто пробуя на вкус. На ум пришла мысль о вкусном десерте. Десерт Блэквуд. А ведь звучит-то как, знал бы Чарли о таком удачном названии. Стоило ему об этом подумать, как Саммерби потянулся к девушке, привлекая ее к себе ближе, обняв ладонью ее лицо. Делиться вот совершенно не хотелось.
Отрываться от Анелии не хотелось, даже когда воздуха стало катастрофически не хватать. Но Дэну казалось, что если он сейчас не вздохнет, то больше такое не повторится. А еще ему казалось, что он начал бледнеть, и если бы он не закрыл глаза, то наверняка бы весь бар ходил ходуном. Но разорвать поцелуй всё же пришлось, Саммерби как ошпаренный откинулся на спинку стула, так и не открывая глаза.
- Десе-е-е-ерт. - Довольно протянул он, расплываясь в улыбке, а после качнулся в сторону и грохнулся на пол, не то засыпая, не то теряя сознание. От алкоголя ли или от счастья, но Дэниел бессовестно вырубился до следующего утра.

С эпизодом было проще, ведь желающих было так мало.
Видимо, в следующий раз придется делать то же самое, что и с постом
вам же потом это все и читать.
Как бы то ни было, поздравляем Эйдана  и Францишека,
ведь их эпизод clear the air оказался лучшим в этом месяце почти единогласно

Перейдем к сладкому. Что у нас тут?

Борьба за возможность быть первыми была очень серьезной!
Кому-то не хватило одного голоса, кого-то спасли... но все же!
Первой парой нашего проекта стали
Berlin Hoch и Reynard Zabini

Цитата недели от Reynard Zabini:
- Кар! Кр... Кр-кр? Кар? КАРРР

С опозданием, но все же...
Поздравляем победителя конкурса лучшего поста недели!
Им стал František Wood
it was not a car accident

Your eyes are almost dead Can't get out of bed And you can't sleep

You're sitting down to dress And you're a mess You look in the mirror

    Курить хотелось с неописуемой силой и, несмотря на то, что сам Вуд никогда не мог закрыть глаз на пагубные пристрастия подрастающего поколения кои считались признаками невероятной зрелости и требовали разве что не публичной демонстрации в Большом Зале, сейчас он не отказался бы от соседства с заядлым курильщиком. Он готов был наступить на горло собственной песни, вырвав из руки школяра смятую пачку магловских раковых палочек - до того сильно хотелось ему курить. Почувствовать едкий дым, что тяга за тягой разлагал легкие и вживлял в тебя соседа, который рано или поздно выживет тебя из твоего собственного тела. Францишек так страстно желал курить, как умереть. Сегодня, сейчас, со следующим взмахом ресниц, ну же!
    Пришлось отправить в рот очередную горсть соленного арахиса, запить водой и понадеяться, что в этом крафтовом пакете будет достаточно соли для летального исхода. Еще никогда раньше не хотел волшебник успокоиться до отчаянной, ледяной холодности.
Но и в инвалидном кресле ему до этого находиться не приходилось.
    Закатившаяся звезда квиддича сглотнула и закрыла глаза, чтобы не видеть прикроватной тумбы, на которой ютились орехи, апельсины, книги и драконьим хребтом высилась над общей горой веточка можжевельника. Они приходили каждый день, иногда даже не раз. Не спрашивали, что случилось и это было единственным, что спасало их от необоснованной грубости последние дни. Сначала было не страшно.
    Юноша поднялся на локтях, морщась от чувства собственной ничтожности и ухватился за поручни. Казалось бы - всего неделя, а ты привыкаешь, словно всю жизнь как мартышка ополовиненная маешься. Смешно Кривая усмешка и попытка убрать волосы с лица одним рывком-кивком. Раньше, когда он твердо стоял на ногах, Цишек думал, что приключись с ним беда такого рода, он никогда бы не сдался. Цеплялся бы за позитивные ниточки, ткал бы из них кофейный мягкий шарф, в который стоит завернуться и беда стороной обойдет. Думал он, что будет улыбаться, так искренне, что даже глаза станут жмурится от довольства собственной силы, а все не перестанут диву даваться - как это у него так получается. Нарглам это всё меж глаз выставить бы Представлять конечно легко. 
    Очень легко, когда ты чувствуешь колкость шерстяных носок на пятках, сидишь, прижав коленки к груди на подоконнике, когда тебе предстоит еще не раз и не два сесть на метлу и взмыть с ней, как с полюбовницей, до холодных звездных россыпей. А когда они взгляд на волшебную метелку причиняет тебе боль? Когда ты отчаянно пытаешься вслушаться в то, что говорят друзья и всё ловишь и ловишь себя на мысли, что смотришь за тем, как они мерят палату шагами и завидуешь? Куда девается вся эта легкость, м?
    Францишек опускается в кресло, стыдливо укрывая ноги пледом так качественно, словно собирался провезти что-то зловеще-секретное,чтобы даже призрак Филча носу не подточил. Ему на удивление просто даются всё эти передвижения - подъемы, повороты, торможение. Ладони полируют непривычные магическому миру колеса стула и Вуд катит себя, стараясь не смотреть по сторонам, не попасться в зеркальную ловушку - больничное крыло перед рождеством пустынно и только зеркальные двойники-доппельгангеры станут свидетелем твоего позора. Они и медсестра, оставшаяся дежурить в ночь как день, два, неделю и две назад.Медсестра и любимая девушка, которой Цишек наверное уже никогда не сможет смотреть в глаза.
    - Привет, - горло пересохло и словно слиплось, как пакет полителеновый. Волшебник опускает взгляд, поправляя широкий вязанный ворот свитера. По каменному полу пляшут рыжие тени масляной лампы и её яркого, аккуратного пучка люмоса. И пахнет здесь как-то не так, как в округе. Особенно тепло и совсем уж не могильником - все в больничном крыле до этого момента отдавало юноше смертью, чахоткой и склепом.  Зачем он пришел? Перебить тягу к никотину? Выговорится или поддержать? Неловкое чувство.
    На каталке он, а поддерживать хочет её.
    И в голове с пакле на макушке созревает план.
    Мерлин помоги
    - Не круто, наверное, в Рождество здесь ошиваться. Бьюсь об заклад Эйдан запекает индейку и этот картофель..Ну знаешь, маслянистый такой. Шла бы ты к празднику, - он чешет затылок и наконец-таки поднимает виноватый взгляд на её уставшее, но такое прекрасное светлое личико, - я справлюсь здесь один, правда.

Цитата недели от Fred Weasley:
...потом деланно отхлебнул бы из чашки, оттопырив мизинчик. Но нет, они тут сломя голову несутся по шееломательной лестнице в погоне за каким-то огненным чучелом, созданным Фредом и угрожающим спалить весь замок к чертовой бабушке. Словом, не до светских бесед.

Активисты прошедшей недели:
Berlin Hooch, Aedán Lonergan,  František Wood,
Maxine Nott, Albus Potter, Fred Weasley

Вуху! Еще один месяц прошел
а это значит, что время награждения лучших!

Лучшим постом 2015 стал пост Robert Pucey
has it all gone to waste?

Будни пьянили. В то время как выходные с пустующим Хогвартсом истощали и вытягивали все жизненные силы, оставляя Пьюси наедине с его злобной депрессией, будни были наполнены людьми - публикой для его плясок на собственном прошлом, пьюси-младшекурснике. Это был бунт «против». Соглашаться и голосовать «за» сейчас он не умеет и будет этому учиться еще долгое время и не с теми, кем он сейчас себя окружает с каким-то диким остервенением. Сейчас он протестует – в первую очередь против себя, и уже затем против системы образования, еды в столовой, узких коридоров, надоедливых портретов, бесполезных уроков, устаревших книг, жестких подушек, в общем, всего, за что цеплялся его взгляд.

Школа – пчелиный улей.

Это был его собственный красный май. Он преломлял свет преподавательской снисходительности через призму собственной агрессивной вульгарности. Выступить с целью выступления, обратить на себя внимание и высказать непокорность - более того, жестокую, желчную ненависть практически ко всему, что его окружает. Громко, громко, громко, выкручивая волюме до конца, используя стулья и столы как выступы и баррикады, выражая себя через рисунки на стенах и ритуальные костры из учебников и тетрадей, причем чаще всего не своих. В дополнение к этому - эта его неизменная похотливая ухмылочка, алчная и отталкивающая, с которой он косит под первосортного маньяка. Ультранасилие! Бичом служит его змеиный язык, которым он, как никто другой, умеет одурманить и убить. Пьюси не пропускает ни одного взгляда: смотреть на него даже искоса приравнивается к провокации и становится просто опасным, потому что Пьюси-агрессор, Пьюси-параноик в каждом взгляде видит призыв к действию.

Школа – разносчик вируса.

Он не пропускает и ни одной юбки; не может отказать себе в удовольствии разглядывать фигуры старшекурсниц, еще более падких на его обходительно-пошлые, без меры вежливо-вульгарные комментарии и темный взгляд. В его глазах сквозит неприкрытая ненависть, но девушки шестнадцати-семнадцати лет наиболее восприимчивы к гниющей черноте за зрачками и авантюрному духу криминалитета.

Уже на завтраке вся школа знает обо всем.

Первая перемена. Пьюси скользит пальцами по кружеву чулок и вжимает девушку в стену. Она старше него на год или два, и это ему нравится. Совершенство тел и грации, сконцентрированное во вздернутых от возбуждения сосках и марракотовой бездне под юбкой. Телесное, ощутимое наслаждение, оргазм эстетический, он учится получать удовольствие, оно заполняет и гудит внизу воем несущихся протуберанцев, он здесь, он должен чувствовать всем телом, что он здесь.

В школе невозможно что-либо скрыть.

Вторая перемена. Вжимают в стену уже его, а он пытается вспомнить, когда и где научился так сладко стонать. Ему начисто сносит крышу от звуков и запахов, от вида через плечо и сколотого края раковины в туалете, за который невозможно зацепиться; он еще не привык к тому, что он сам может быть инициатором чего-то подобного и действительно получать наслаждение от происходящего, он не знает, насколько быстро все эти вкусы станут горчить на языке, но сейчас он упивается этими отчаянными, пожирающими поцелуями, вжимается в горячее тело какого-то гриффиндорца, чьего имени он даже не знает – вот эта свобода. Ты свободен? Ты чувствуешь, что свободен? Ты? Тебе нравится?

Любая новость распространяется моментально.

Третья перемена. Черт возьми, да. Да. Нравится.

Пьюси кидается из крайности в крайность. Человек-ртуть. Бросает в западную часть замка, а из нее прямо в кабинет директора.

Четвертая перемена. Руки в карманах, глаза скошены к Рут. Он притих, явно не к добру.
Масляная улыбка растекается по лицу. Верхняя губа слабо приподнимается, уголок губы дергается – но нет, ни одно слово не вырывается из его тела. Пьюси закидывает голову и демонстративно зевает – как волк, до хруста в челюсти. Поганая ухмылка и этот его оценивающий все и всех взгляд, с которыми он, замерев, провожает преподавательскую спину, не пропадают, когда директор и декан вновь обращаются к ним двоим.

Оттуда они идут вместе. Роберт показательно громко смеется и цепляется языком с каждым, кто хочет поговорить об их «проступке». На похлопывания по плечу отзывается натянутым оскалом; ему нравится, что вся школа знает о том, что было сделано, и отныне знает, кем. Он ухмыляется Рут. Подойдя к кабинету, со всей этой чистокровной цирковой грацией пропускает даму вперед.

В кабинете Прорицаний ничего не изменилось с момента, когда они его покинули. Даже чашки по-прежнему стояли в луже кофе на подоконнике, с которого к полу шли четкие линии, соединяющие с лужей побольше на полу.

Сдвинутые, перевернутые парты, раскинутые стулья.

Весь пол в какой-то дряни, даже если бы помнил – не сказал бы, в чем. Различимы осколки хрустальных шаров, черная пыль жженых постулатов и шарлатанских книг, покалеченные книги и выдранные страницы.

Исписанное их руками небо. Вон с краю его рисунок кита. Пьюси любит китов.

Под разрисованным небом – такое противоречивое и философское, вся глубина мысли, весь талант пророка, перед глазами которого мир и время, выложенное внутренностями птиц и животных огромное и повергнувшее в шок всех преподавателей: «everyone will die, isn't it obvious?»*, растекающееся слизью, кровью и уже начинающее гнить.

Он обнимает Рут за плечи и театрально вздыхает.

- Мы с тобой – не признанные эпохой гении, вот что. Когда-нибудь, через много лет, о нас будут вспоминать, я тебе обещаю.

* «все умрут, разве это не очевидно?»

Лучший эпизод декабря?
Да пожалуйста
огоньку не найдётся?

Участники: Fred Weasley, William Forrester, Aedán Lonergan, Reynard Zabini
Место действий: Хогвартс и окрестности
Время и дата действий: 10 сентября 2022, после отбоя

Цитата декабря:
- А ты жрать собралась. Где последствия ночного чревоугодия? - красноречивый взгляд окинул худосочную фигурку, - Не в коня корм, - со вздохом он перегнулся через край дивана, рукой зашарил где-то в тайных подпольях.
– Aedán Lonergan

Активисты крепко закрепились на своих позициях.